Пасхальная служба в день Воскресения Христова: главные правила поведения в церкви. Все о пасхальной службе

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ
СОЧИНЕНІЙ А. К. ШЕЛЛЕРА-МИХАЙЛОВА.

ИЗДАНІЕ ВТОРОЕ
подъ редакціею и съ критико-біографическимъ очеркомъ А. М. Скабичевскаго и съ приложеніемъ портрета Шеллера.

ТОМЪ ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ.

Приложеніе къ журналу "Нива" за 1905 г.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданіе А. Ф. МАРКСА.
1905.

ПАСХАЛЬНАЯ НОЧЬ

Мнѣ, ради пересмотра старинныхъ рукописей, пришлось провести послѣднія недѣли одного изъ великихъ постовъ въ небольшомъ подгородномъ монастырѣ въ провинціи. Здѣсь же я встрѣтилъ и Свѣтлое Христово Воскресенье. Пасха въ этотъ годъ была очень поздняя, и весна уже стояла въ полномъ разгарѣ -- снѣга стаяли, ледъ на рѣкахъ разошелся, на деревьяхъ зазеленѣли почки, издали казалось, что лѣса и сады стоятъ въ полномъ лѣтнемъ убранствѣ, Отслушавъ въ монастырскомъ храмѣ заутреню и раннюю обѣдню, я пошелъ спать въ отведенную мнѣ комнату, однако, уснуть не могъ. Въ окно моей кельи смотрѣло бѣлое утро, до моего слуха, какъ тревожный шопотъ, доносилось немолчное щебетаніе птицъ, въ памяти воскресли воспоминанія о тѣхъ счастливыхъ годахъ, когда этотъ свѣтлый праздникъ встрѣчался мною не въ одиночествѣ, а среди любимой семьи, и тоскливое чувство защемило мнѣ сердце, въ головѣ зароились горькія думы о сошедшихъ въ могилу близкихъ и родныхъ, о прожитой жизни, о близости того времени, когда пробьетъ и мой часъ. Поднялись вопросы, тяжелые, жгучіе вопросы, какъ прожита жизнь, что сдѣлано. О, эти проклятые, мучительные итоги! Сколько прожито дней, мѣсяцевъ, лѣтъ и какъ мало, постыдно мало сдѣлано! Проворочавшись въ безплодныхъ усиліяхъ уснуть на своей постели, я рѣшился наконецъ встать и выйти освѣжить свою голову на воздухъ. Монастырь стоялъ на довольно высокомъ берегу рѣки, отдѣлявшей его отъ города, раскинувшагося на другомъ, низменномъ берегу рѣки. Сообщались горожане съ монастыремъ при помощи парома, хотя сюда можно было попасть и черезъ мостъ, но для этого приходилось дѣлать большой крюкъ. Я вышелъ изъ монастырской ограды черезъ отворенную въ эту ночь калитку и присѣлъ на плоскій камень, замѣнявшій скамью у монастырскихъ воротъ. Внизу тихо проносила свои желтовато-мутныя воды уже освободившаяся отъ ледяныхъ оковъ рѣка. У песчанаго берега стояло нѣсколько лодокъ и паромовъ, причаленныхъ окончившими свою перевозную работу монастырскими работниками къ кое-какъ устроенной пристанькѣ съ животрепещущими мостками, съ наскоро сколоченной будочкой и съ поднимавшейся вверхъ отъ плота головоломной лѣстницей. Народу не было видно нигдѣ, ни на берегу, ни на плоту, ни на лодкахъ. На городскомъ берегу, слегка задернутомъ теперь ночною мглою, тоже царствовало полное затишье, нигдѣ не свѣтилось огоньковъ, нигдѣ не поднималось надъ домами дымковъ. Всѣ, очевидно, наслаждались сладкимъ сномъ, отдыхая послѣ ночного богослуженія и розговѣнья. Въ воздухѣ было уже почти свѣтло, и короткая весенняя ночь готова была уступить мѣсто ясному утру. -- А рано вы нынче проснулись,-- послышался около меня пріятный и мягкій баритонъ. Я поднялъ голову и увидалъ въ отворенной калиткѣ стройную и красивую фигуру одного изъ послушниковъ съ тонкой, перетянутой широкимъ ремнемъ тальей, съ разсыпавшимися по плечамъ длинными, какъ у женщины, густыми волнистыми черными волосами. Немного удивленный его появленіемъ, я отвѣтилъ: -- Не поспалось что-то. А вотъ вы-то какъ не спите? За великій постъ, кажется, довольно притомились... Онъ едва замѣтно улыбнулся мягкой грустной улыбкой. -- Я никогда не сплю въ ночь Свѣтлаго Воскресенія,-- отвѣтилъ онъ.-- Хороша эта ночь! Онъ замолчалъ и устремилъ куда-то вдаль свои прекрасные темно-сѣрые глаза, казавшіеся черными подъ густыми темными рѣсницами. Онъ меня давно интересовалъ. Съ первыхъ же дней моего пребыванія въ монастырѣ я обратилъ вниманіе на этого молодого человѣка. Сперва меня поразила замѣчательная красота этого блѣднаго матоваго лица, стройность этой тонкой и граціозной фигуры, мягкость его неторопливыхъ движеній; потомъ, роясь въ монастырскихъ рукописяхъ, я увидалъ въ немъ интеллигентнаго человѣка, съ нѣкоторымъ образованіемъ, съ извѣстною любознательлостью; далѣе меня заинтересовалъ вопросъ, почему онъ пошелъ въ монастырь, гдѣ стоитъ какъ-то особнякомъ, отличается сдержанностью и скорѣе смотритъ ученымъ, чѣмъ монахомъ, роясь въ старыхъ рукописяхъ и книгахъ, приводя въ порядокъ древнія монастырскія сокровища. Теперь мнѣ показалось возможнымъ поговорить съ нимъ по душѣ, разспросить и разузнать хоть что-нибудь о его прошломъ, сильно возбуждавшемъ мое любопытство. -- Да, хорошая ночь,-- повторилъ я его слова.-- Вотъ и мнѣ не поспалось, потому что вспомнилось, какъ проводилась когда-то эта ночь въ моей родной семьѣ... И вамъ, вѣрно, вспоминается то же?.. Отъ этихъ воспоминаній одинокому человѣку не легко отдѣлаться... -- У меня не было семьи,-- коротко отвѣтилъ онъ, продолжая задумчиво смотрѣть въ пространство. Какая-то горькая нота прозвучала въ его голосѣ. -- Вы сирота?-- спросилъ я. -- Да,-- отвѣтилъ онъ.-- Безродный. На минуту водворилось молчаніе. Онъ опустился рядомъ со мною на камень и, глядя попрежнему въ пространство, гдѣ показалась чуть замѣтная полоска румяной зари, задумчиво заговорилъ: -- Мало того, что я росъ сиротою: я чуть не сдѣлался преступникомъ, отверженцемъ общества, однимъ изъ тѣхъ, которыхъ по праву самозащиты травятъ и истребляютъ, какъ дикихъ звѣрей, угрожающихъ и отдѣльнымъ лицамъ, и всему обществу. Нужно было случиться... Онъ на минуту остановился, точно немного стѣсняясь продолжать, и съ мягкой усмѣшкой спросилъ меня: -- Вы, конечно, не вѣрите въ чудеса? Не давъ мнѣ времени отвѣтить на предложенный вопросъ, онъ закончилъ: -- Нужно было случиться если не чуду, то сильному нравственному потрясенію, чтобы я спасся отъ ожидавшей меня участи... Изъ его груди вырвался тихій вздохъ. Нѣсколько минутъ я ждалъ, думая, что онъ начнетъ мнѣ разсказывать о прошломъ. Но онъ молчалъ, погрузившись въ думы. Его блѣдное прекрасное лицо смотрѣло серьезно, тонкія черныя брови чуть-чуть сдвинулись, глаза выражали сосредоточенность. Я окликнулъ его: -- Надѣюсь, ваше прошлое не тайна? Онъ вздрогнулъ; казалось, онъ забылъ о моемъ присутствіи и не ожидалъ, что я могу заговорить. -- Нѣтъ. Какая же тайна!-- сказалъ онъ, пожимая слегка плечами. -- Но, можетъ-быть, я неделикатно вызываю въ васъ грустныя воспоминанія,-- замѣтилъ я. По его губамъ скользнула улыбка. -- Я ничего не забылъ и не могу забыть,-- отвѣтилъ онъ.-- То, что я могу разсказывать вамъ вслухъ, ни на минуту не покидаетъ меня... И съ какимъ-то особеннымъ оживленіемъ, точно съ испугомъ, онъ прибавилъ: -- Да и не дай Богъ когда-нибудь забыть это... Что же было бы тогда со мною?..

-- Вы какъ-то выразили удивленіе, замѣтивъ мою любовь рыться въ старыхъ рукописяхъ и книгахъ,-- началъ мой молодой собесѣдникъ свой разсказъ.-- Это просто привычка; она правилась ко мнѣ съ дѣтства. Какъ только я началъ помнить себя, я находился среди массы книгъ, большихъ и толстыхъ, старыхъ и ветхихъ. Многія изъ нихъ были чуть ли не больше и не толще, а ужъ во всякомъ случаѣ старше меня, ползавшаго среди нихъ въ кабинетѣ моего воспитателя. Это былъ старикъ профессоръ, ученый, академикъ, одно изъ тѣхъ лицъ, о которыхъ съ уваженіемъ говорятъ въ образованномъ обществѣ люди, чтобъ не прослыть невѣждами, и сочиненій которыхъ никто никогда не читаетъ, зная, что въ нихъ нѣтъ ничего интереснаго и общаго съ жизнью. Какъ и когда я попалъ къ нему, право, не могу вамъ сказать. Меня подкинула ему одна изъ его родственницъ, моя мать, когда мнѣ было года два -- подкинула не такъ, какъ это дѣлается обыкновенно простыми бабами, не къ входнымъ дверямъ, не украдкой, не ночью, а среди бѣлаго дня она привезла къ старику и бросила меня у него. Едва ли онъ оставилъ бы меня у себя, если бы у него не было кухарки, Домны Савишны, ворчавшей на него сердито съ утра до ночи за все,-- и за то, что онъ неряха, и за то, что онъ всю квартиру завалилъ хламомъ и мусоромъ, какъ она называла книги и древности, и за то, что онъ о ребенкѣ не можетъ подумать. За послѣднее ему доставалось болѣе всего, и каждый разъ при этой воркотнѣ старый холостякъ терялся, какъ провинившійся школьникъ, и начиналъ суетиться, рѣшительно не зная, что надо ему сдѣлать. Онъ зналъ, на какую полку нужно поставить новую книгу, но куда и какъ приткнуть ребенка -- до этого онъ самъ не могъ додуматься, она, его домоправительница и руководительница въ практической жизни, настояла, чтобы онъ взялъ меня къ себѣ; она же пилила его, когда, по ея мнѣнію, нужно было что-нибудь сдѣлать для меня. Мой воспитатель не былъ ни золъ, ни грубъ, ни ворчливъ. Онъ просто забылъ обо всемъ существующемъ, стараясь разрѣшить вопросы о томъ, что давно перестало существовать, и даже о томъ, что, можетъ-быть, никогда не существовало. Его забывчивость доходила до того, что нерѣдко онъ забывалъ умыться утромъ, пригладить всклоченные волосы передъ выходомъ изъ дома, отереть бороду во время ѣды и даже взять вилку, когда нужно было ѣсть, при чемъ онъ, не отрывая глазъ отъ книги, наугадъ тянулся пальцами въ соусъ, за жаркимъ, за жаренымъ картофелемъ. Домна Савишна за все это ворчала долго и пространно, заканчивая постоянно воркотню однимъ и тѣмъ же припѣвомъ: "Вотъ у Вяченьки штанишекъ нѣтъ, а вамъ и дѣла нѣтъ", "вотъ Вяченьку учить, чай, надо, а вы и ухомъ не ведете". И тогда у меня появлялись штанишки, тогда меня начинали учить. Ворча на старика, Домна Савишна, тѣмъ не менѣе, старалась всячески оправдать и возвыситъ его въ моихъ глазахъ, толкуя мнѣ, что онъ "мухи не обидитъ", "что онъ простъ, что ребенокъ", что "всякій проходимецъ его провести можетъ". Все это я видѣлъ и понималъ и безъ нея и по-своему любилъ своего воспитателя уже за то, что онъ не тѣснилъ меня, не бранилъ меня, не муштровалъ меня. Тѣмъ не менѣе, Домну Савишну я любилъ больше; я почти обожалъ ее, и мнѣ казалось, что на свѣтѣ не было лучшаго существа, чѣмъ она. Я дорожилъ каждою ея лаской и едва ли я могъ бы спать такъ сладко и спокойно, если бы передъ сномъ Домна Савишна не подходила къ моей кроваткѣ, чтобы взглянуть, сплю ли я, и погладить пухлою мягкою рукою меня по волосамъ съ тихимъ шопотомъ: "спи, ангелочекъ, Христосъ съ Тобой". Почти всѣ свободные отъ учебныхъ занятій часы я проводилъ въ кухнѣ въ обществѣ Домны Савишны. Она разсказывала мнѣ сперва сказки, потомъ передавала свои воспоминанія о прежнемъ житьѣ-бытьѣ крѣпостныхъ людей; Я читалъ ей вслухъ книги, которыя она прослушивала, кажется, болѣе изъ любви ко мнѣ, чѣмъ къ нимъ, но чаще всего я читалъ ей Евангеліе, которое она очень любила слушать и почитать которое просила меня каждый разъ, когда я забывалъ самъ сдѣлать это. Такъ прошла моя жизнь до пятнадцатилѣтняго возраста. На минуту разсказчикъ остановился, точно затрудняясь продолжать свою исповѣдь. -- Когда мнѣ минуло пятнадцать лѣтъ, мой пріемный отецъ опасно захворалъ,-- продолжалъ онъ, наконецъ, снова.-- Домна Савишна сильно встревожилась и ходила за нимъ, какъ за ребенкомъ, иногда горько плача при мысли, что онъ умретъ. Въ это-то время впервые сказалось въ моемъ характерѣ что-то новое.-- "Какъ же мы-то будемъ жить тогда?" -- спросилъ я однажды Домну Савишну.-- "Что мы!-- отвѣтила она.-- Богъ дастъ, не помремъ съ голоду. Онъ-то сокрушаетъ меня. Мучится такъ, что и не приведи Господи". Она о себѣ вовсе и не думала, но я началъ все сильнѣе и сильнѣе думать и о себѣ, и о ней. Неужели намъ придется идти по-міру? Неужели у старика не сдѣлано духовнаго завѣщанія? Неужели имѣющіяся у него деньги перейдутъ къ чужимъ? Муки старика меня уже не безпокоили вовсе, и иногда, представивъ себѣ, что онъ не сдѣлалъ духовнаго завѣщанія, я начиналъ злобствовать на него: "Вотъ весь вѣкъ копался во всякой литературной мертвечинѣ, а о живыхъ людяхъ и не подумалъ! Хоть погибай они -- ему все равно! Книгоѣдъ!" Въ то же время какой-то другой внутренній голосъ упрекалъ меня за эти чувства и мысли: "Рядомъ страдаетъ и умираетъ пригрѣвшій и вскормившій тебя человѣкъ, а ты думаешь только о томъ, что будетъ дальше съ тобою!" Недѣли двѣ происходила во мнѣ эта первая внутренняя борьба, мѣшавшая мнѣ даже учиться въ гимназіи, какъ вдругъ однажды моему воспитателю сдѣлалось совсѣмъ худо, и началась агонія. Домна Савишна въ слезахъ прошептала: "Кончается!" Меня точно ножомъ рѣзнуло отъ этого слова. Я приблизился въ старику, посмотрѣлъ на него, онъ уже не дышалъ. "Умеръ!-- воскликнулъ я въ ужасѣ и тутъ же задыхающимся голосомъ проговорилъ:-- Надо скорѣй поискать, нѣтъ ли духовнаго завѣщанія, осмотрѣть, сколько осталось денегъ, а то все, все возьмутъ чужіе". Домна Савишна съ укоризной, почти съ негодованіемъ посмотрѣла на меня. "Глаза не закрыли, а грабить его станемъ!-- рѣзко проговорила она сквозь слезы и болѣе мягко прибавила:-- Полно, Вяченька!" Я растерялся и сталъ сбивчиво, точно въ лихорадкѣ, говорить ей, что ей не по-міру же идти, что надо же знать, чѣмъ она будетъ существовать. Я говорилъ все о ней и думалъ о самомъ себѣ. Она перебила меня: "И по-міру не пойду, и воровкой не буду! Перебьемся какъ-нибудь..." И вотъ явились люди -- чужіе люди, какъ говорилъ я,-- и взяли все, что было у моего воспитателя. Мало того, они распоряжались на похоронахъ, съ пренебреженіемъ смотрѣли на меня и дѣлали намеки, что Домна Савишна, вѣроятно, украла часть капиталовъ старика. Они были убѣждены, что у него было гораздо болѣе денегъ, и искали на комъ бы сорвать, свою злобу за обманутыя надежды. Я не стерпѣлъ этого и вечеромъ горячо высказалъ Домнѣ Савишнѣ: "Вотъ и дождались, что насъ выгонятъ отсюда чужіе люди, да еще какъ выгонятъ-то, обвиняя и ругая, какъ грабителей!" -- "Полно, Вяченька, они не чужіе, а родня. Мы вотъ такъ чужіе",-- сказала старушка.-- "Это ты-то чужая, когда ты весь вѣкъ няньчилась съ нимъ?" -- воскликнулъ я.-- "Я прежде крѣпостной его была, а потомъ за жалованье служила,-- отвѣтила, она:-- а они кровные родные".-- "Ну, если ты не родня ему, такъ я не чужой",-- запальчиво выразилъ я.-- "Полно, Вяченька!-- тихо и ласково сказала она.-- Конечно, мнѣ не слѣдъ бы тебѣ этого говорить, да теперь не обойдешься, видно, безъ этого. Мамаша твоя племянницей доводилась покойному Петру Дмитріевичу, а ты не родня ему, голубчикъ, потому, да проститъ ее Господь Богъ, вѣнчана она не была съ твоимъ папашей..." Опятъ разсказчикъ оборвалъ разсказъ, угрюмо смотря вдаль и какъ бы переживая въ душѣ все то, что, казалось, уже давно было забыто. Потомъ онъ отрывисто въ сильномъ волненіи прибавилъ: -- Въ эту минуту я возненавидѣлъ, казалось, весь міръ, своего воспитателя, свою мать, своего отца, своихъ незаконныхъ родственниковъ!..

Несмотря на то, что мнѣ хотѣлось услышать конецъ этой исторіи, я не рѣшился бы просить разсказчика продолжать ее, такъ какъ ему, видимо, были тяжелы эти воспоминанія. Однако, немного помолчавъ и нѣсколько успокоившись, онъ самъ продолжалъ прерванный разсказъ. Онъ пристально взглянулъ на меня вопросительнымъ взглядомъ и проговорилъ: -- Приносилъ ли вамъ кто-нибудь жертвы? Полагалъ ли кто-нибудь за васъ все, жизнь, душу? Изнемогалъ ли кто-нибудь изъ-за васъ подъ гнетомъ труда и лишеній? Если нѣтъ, то вы едва ли поймете, что пережилъ, передумалъ и перечувствовалъ я, когда, выброшенный на улицу изъ дома своего воспитатели, я очутился на иждивеніи Домны Савишны, только на ея иждивеніи. Словами этого не передать; это нужно испытать самому, чтобы понять. Тутъ такія мелочи ощущеній и думъ: благодарность за приносимую жертву, горькое сознаніе, что живешь на чужой счетъ, муки за усилія и страданія, другого существа и боязнь, что это существо надорвется подъ тяжестью труда -- боязнь за него и за себя. Какъ бы я ни старался передать вамъ всѣ эти оттѣнки -- это мнѣ не удастся сдѣлать даже и наполовину и все это вамъ придется пополнить самимъ своимъ чутьемъ. Моя старушка поступила въ услуженіе и стала содержать меня, нанявъ, мнѣ каморку въ томъ же домѣ, гдѣ нашла себѣ мѣсто. Тщетно я бѣгалъ по городу и искалъ себѣ уроковъ, переписки, какихъ бы то ни было занятій. Я не находилъ ничего и долженъ былъ существовать исключительно на средства этой простой старухи, работавшей теперь неутомимо. Она жила служанкой у дальняго родственника моего покойнаго воспитателя; въ свободные часы она стирала мое бѣлье или занималась вязаньемъ и шитьемъ разныхъ принадлежностей женскаго туалета на продажу; она ложилась поздно и вставала рано, и все это ради того, чтобы я былъ одѣтъ, обутъ, сытъ и могъ учиться. Я хотѣлъ-было бросить гимназію, но она не допустила меня до этого и даже разсердилась и обидѣлась. "Дуракомъ-то кому ты будешь нуженъ?-- говорила она мнѣ.-- Или лѣнь работать стало? Такъ вонъ я старый человѣкъ, а работаю".-- Я перебилъ ее горячо: "Потому я и хочу выйти изъ гимназіи, чтобы ты, старая, не гнула изъ-за меня горба".-- "Что-жъ, я принцессой астраханской сложа руки сидѣть, что ли, буду?-- отвѣтила она.-- И какое тебѣ-то мѣсто дадутъ, неучу да молодятинѣ? Усы прежде отрасти, а тамъ и думай о мѣстѣ". Я покорился ей и принялся ревностно за ученіе. Но оно не могло заглушить въ моемъ мозгу зловѣщей работы мысли. Мать и отецъ подкинули меня трехлѣтнимъ ребенкомъ старику-дядѣ и даже никогда не справились обо мнѣ. Дядя, какъ собачонкѣ, позволилъ мнѣ жить у себя въ домѣ и даже не подумалъ о томъ, что я буду дѣлать, оставшись на улицѣ послѣ его смерти. Родные дяди, не посѣщавшіе его при жизни ради того, что онъ былъ "грязнымъ старикашкой", называвшіе его презрительно "ходячей муміей", ограбили послѣ его смерти все его имущество и выгнали на всѣ четыре стороны близкихъ ему людей, меня и Домну Савишну, не постыдившись даже намекнуть, что мы, вѣрно, успѣли порядочно ограбить старика. Она, какъ волъ, работаетъ, чтобы поддержать меня, чужого ей человѣка, и не видитъ ни радостей, ни счастія, несмотря на мою доброту. Гдѣ же правда? Гдѣ справедливость? Не могу вамъ сказать, что особенно сильно повліяло на мои нервы -- тѣсная ли каморка въ подвальномъ жилищѣ, нанимаемая у столяра, не особенно питательная пища, упорное стремленіе идти первымъ въ гимназіи, усиленное чтеніе всякихъ книгъ безъ разбору въ свободные часы или мои мрачныя думы, не находившія отвѣта,-- но знаю одно, что нервное разтройство было у меня страшное. Я выходилъ изъ себя во время споровъ съ товарищами; я задыхался отъ злобы, если въ классѣ кто-нибудь шелъ впереди меня, особенно тогда, когда меня обгонялъ кто-нибудь изъ богачей; я вздрагивалъ, когда неожиданно кто-нибудь окликалъ меня или дотрогивался до меня; я то неутѣшно плакалъ въ своемъ углу, то дѣлался угрюмымъ и ощущалъ въ душѣ какое-то ожесточеніе. Всѣ сколько-нибудь обезпеченные люди стали мнѣ врагами, потому что я въ нихъ видѣлъ личяостей, похожихъ по свему преступному легкомыслію на моихъ отца и мать, или напоминавшихъ мнѣ черствый эгоизмъ засохнувшаго среди своихъ ученыхъ изысканій дяди, или воскрешавшихъ въ моемъ воображеніи образы тѣхъ раздушенныхъ и нарядныхъ моихъ родственниковъ, которые относились съ брезгивостью къ неряхѣ-старику и не побрезговали шарить въ каждомъ углу его жилища, когда происходилъ здѣсь грабежъ, называемый дѣлежомъ наслѣдства. Чтобы не походить ничѣмъ на этихъ людей, я сталъ мало заботиться о своей внѣшности, сталъ хвалиться прорѣхами на платьѣ, заплатами на сапогахъ. Но главной, преобладающей чертой въ моемъ характерѣ было, повторяю, ожесточеніе. За нимъ всегда слѣдовалъ упадокъ силъ. Пнуть ногой попавшуюся на дорогѣ собаку, обидѣть до слезъ товарища, съ наслажденіемъ посмотрѣть на буйную кровавую драку, все это тѣшило меня на-время, а потомъ я плакалъ, бился и каялся въ своей каморкѣ, называя себя негодяемъ, бездушною тварью, подлецомъ, и со всѣмъ этимъ было такъ легко окончить,-- и съ моимъ нервнымъ разстройствомъ, и съ непосильной работой Домны Савишны, и со страхомъ за будущее: стоило только ограбить того старика, у котораго жила теперь Домна Савишна. Разсказчикъ произнесъ послѣднія слова особенно отчетливо, какъ бы подчеркивая ихъ, потомъ прервалъ разсказъ, снова сдвинулъ брови и тяжело дышалъ, точно отъ усталости. -- Вамъ тяжелы эти воспоминанія,-- замѣтилъ я.-- Мнѣ совѣстно, что я... Онъ не далъ мнѣ кончить начатой фразы и нѣсколько отрывисто отвѣтилъ: -- Нѣтъ, что же... Я вамъ уже сказалъ, что мое прошлое постоянно живетъ въ моей памяти... Тяжело говорить, а не вспоминать... И, собравшись съ силами, онъ продолжалъ разсказъ. -- Не день, не два преслѣдовала меня эта роковая мысль. Какъ кошмаръ, какъ преслѣдованіе злого духа, она мучила меня и днемъ, и ночью. Старался я отдѣлаться отъ нея, а въ мозгу помимо моей воли являлись доказательства, что иначе и Домна Савишна, и я только погибнемъ. Умри этотъ старикъ -- и Домна Савишна опять останется на мостовой, а его богатствами завладѣютъ первые попавшіеся негодяи. Умри Домна Савишна раньше его -- у меня не будетъ болѣе никакой поддержки, и я долженъ буду бросить даже гимназію, когда тѣ, другіе, разряженные въ щегольскіе мундирчики негодяи, будутъ вкушать плоды образованія. Я тогда иначе не называлъ сытыхъ, какъ негодяями. И что значитъ для этого человѣка, если у него пропадаетъ нѣсколько тысячъ? Да если бы даже эта потеря и отозвалась тяжело на немъ, то стоитъ ли его жалѣть? Самъ онъ никого не жалѣлъ ни прежде, когда занимался ростовщичествомъ, ни теперь, когда онъ живетъ на покоѣ. Какъ на грѣхъ, этотъ человѣкъ, дѣйствительно, не заслуживалъ ни уваженія, ни любви, ни снисхожденія. Когда-то онъ былъ ростовщикомъ, учитывалъ векселя за большіе проценты и, наживъ крупный капиталъ, зажилъ въ свое удовольствіе. Грязно нажитыя деньги проживались на грязный развратъ. Сморщенный, беззубый, лысый, въ черномъ парикѣ, съ подкрашенными бровями, этотъ сальный старикъ сталъ завсегдатаемъ клубныхъ маскарадовъ, бродилъ по Невскому, ловилъ разныхъ несчастныхъ созданій. Домну Савишну онъ взялъ къ себѣ только потому, что онъ зналъ ея честность и могъ спокойно оставлять на ея попеченіе свою квартиру во время своихъ вечернихъ и ночныхъ экскурсій. Обокрасть его казалось мнѣ дѣломъ безгрѣшнымъ. Мало-по-малу, вопросъ сталъ сводиться для меня только на то, какъ украсть, чтобы схоронить концы въ воду. Я уже началъ передумывать объ этомъ, какъ о чемъ-то такомъ, что было нужно сдѣлать непремѣнно. Это былъ по-моему подвигъ, а не преступленіе. Если что и задерживало меня отъ приведенія въ исполненіе задуманнаго плана, такъ это то, что иногда въ головѣ мелькала мысль: "А если онъ застанетъ меня за кражей?" На это явился, наконецъ, жестокій отвѣтъ: "тогда придется покончить съ нимъ самимъ; собакѣ собачья и смерть". Эта мысль ободрила, обрадовала меня. Онъ, этотъ человѣкъ, котораго я почти не зналъ и только видѣлъ нѣсколько разъ мелькомъ, становился въ моихъ глазахъ моимъ личнымъ врагомъ. По своду законовъ, онъ былъ мнѣ совершенно чужой, но я увѣрялъ себя тогда, что я ему родственникъ, близкій родственникъ, и ругалъ, проклиналъ его за то, что онъ и знать не хотѣлъ меня. Предлоги мнѣ были нужны для ненависти и проклятій, для оправданія задуманнаго мной. Посѣщая Домну Савишну, по вечерамъ я проникалъ въ комнаты бывшаго ростовщика, присматривался, соображалъ и меня иногда тѣшила мысль: "вотъ здѣсь я его убью". "Вяченька, полно бродить-то,-- звала меня тогда изъ кухни Домна Савишна.-- Почиталъ бы лучше мнѣ книжку, чѣмъ впотьмахъ-то по комнатамъ бродить". Волей-неволей, я возвращался къ ней и исполнялъ ея желаніе, читалъ ей "Евангеліе" и "Житія"... Эти чтенія были теперь для меня пыткой. "Житія", которыя она такъ любила слушать, поднимали во мнѣ упреки совѣсти. Тутъ описывались люди, переносившіе стойко всякія мученія и дѣлавшіеся среди этихъ мукъ еще добродѣтельнѣе, еще добрѣе. А я? Я пробовалъ, сознательно обманывая свою совѣсть, кощунствовать, называть все это сказками, выдумками, невозможными нелѣпостями. Во мнѣ поднимался голосъ совѣсти, но я старился заглушить его, обманывая самого себя. "А Домна Савишна? Развѣ она когда-нибудь жалуется на судьбу?" являлся въ головѣ вопросъ. "Развѣ она не пришла въ ужасъ при мысли разбогатѣть грабежомъ, когда умеръ Петръ Дмитріевичъ? Развѣ она-то не сохранилась и чистой, и доброй среди всѣхъ испытаній..." "Что-жъ, она недалекая и неразвитая женщина, вотъ и все!" лгалъ я себѣ и глумился, злобно глумился надъ тѣми, кто считалъ нужнымъ быть добрымъ среди злыхъ, добродѣтельнымъ среди порочныхъ: "Овцы, идущія на закланіе! Цыплята, лѣзущіе подъ ножъ повара!" "Вяченька, родной мой, что съ тобою? Полѣчиться бы тебѣ,-- тревожно говорила мнѣ Домна Савишна, участливо глядя на меня и щупая мою голову.-- Головка-то, головка, какъ въ огнѣ, горитъ! Охъ, не хорошъ ты; краше въ гробъ кладутъ". Она была права: я былъ боленъ, опасно боленъ, не столько физически, сколько нравственно.

Алая полоска зари, съ лѣвой стороны отъ города, гдѣ рѣка дѣлала крутой поворотъ, уже давно начала расширяться, и скоро должно было показаться солнце изъ-за далекаго лѣса, казавшагося теперь синевато-зеленымъ и рѣзко очерченнымъ въ ясномъ прозрачномъ воздухѣ. Я и мой собесѣдникъ какъ-то невольно устремили въ ту сторону взгляды и залюбовались живописнымъ пейзажемъ. -- Должно-быть, день будетъ очень хорошъ,-- проговорилъ я. -- Да, весна въ самомъ разгарѣ,-- отвѣтилъ съ тихимъ вздохомъ мой собесѣдникъ.-- И тогда была весна, когда произошелъ во мнѣ великій переворотъ. Весна оживляетъ все здоровое и сильное, но горе больнымъ и слабымъ въ эту пору: здоровое дыханье весны часто не переносится больными нервами, измученною грудью. Колыбель здоровыхъ, она является могилой больныхъ. Я помню хорошо, какъ тяжко отозвались тогда на моихъ нервахъ конецъ великаго поста и начало весны. Домна Савишна, строго соблюдавшая вообще посты и лишавшая себя многаго ради меня, расхворалась на Страстной недѣлѣ не на шутку, и меня охватилъ ужасъ. Я не столько тосковалъ при мысли, что она можетъ умереть, сколько боялся за свое будущее въ случаѣ ея смерти. Этотъ страхъ былъ сильнѣе моей любви къ ней. Я сознавалъ это, съ презрѣніемъ бичевалъ себя за это и не могъ пересилить это чувство. Я ходилъ, какъ въ бреду, и думалъ только объ одномъ: "что будетъ со мною?" "Ограбить, ограбить скорѣе старика", шепталъ мнѣ тайный голосъ, и я составилъ планы, какъ это сдѣлать. И тутъ же болѣзненно, мучительно я спрашивалъ себя: "въ какой ужасъ пришла бы мои старушка, если бы узнала, что я замышляю, о чемъ я думаю, предвидя ея близкую смерть?" Господи, что за хаосъ противорѣчій бываетъ иногда въ человѣческой душѣ! Въ этихъ лихорадочныхъ, полубезумныхъ думахъ я встрѣтилъ Свѣтлый праздникъ. Я не пошелъ къ заутренѣ и, сидя въ своей каморкѣ передъ огаркомъ свѣчи, обдумывалъ свои планы. Я раскрылъ книгу, пробуя отогнать эти зловѣщія думы, но мнѣ это не удавалось. Онѣ сами собою лѣзли въ голову, назойливыя, какъ бредъ, какъ кошмаръ. Во мнѣ происходила страшная борьба, и мнѣ порой казалось, что я схожу съ ума. А съ улицы долеталъ радостный благовѣстъ, говорившій о воскресеніи Искупителя міра. Я облокотился на столъ, опустивъ на ладони голову, и мнѣ казалось, что эта голова готова треснуть. Вдругъ за мной быстро, какъ отъ сильнаго порыва вѣтра, растворилась дверь, и чей-то голосъ, торопливый и прерывистый, сурово заговорилъ: "Я воскресъ... изъ мертвыхъ воскресъ, а ты... Что ты дѣлаешь? Какъ ты смѣешь тутъ быть?.. Гдѣ ты? Что ты?.. Я Христосъ, а ты..." Я вскочилъ въ ужасѣ и очутился лицомъ въ лицу съ изможденной блѣдной фигурой, съ коротко остриженными, но густыми черными волосами, въ бѣлой одеждѣ, падавшей до полу, какъ хитонъ... На меня въ полутьмѣ въ упоръ гнѣвно смотрѣли черные, лихорадочно блестѣвшіе, большіе глаза. Меня облило холоднымъ потомъ, я отшатнулся къ столу, но невѣдомый мнѣ человѣкъ въ бѣлой одеждѣ сдѣлалъ еще шагъ ко мнѣ, и его исхудалое блѣдное лицо съ блестящими черными глазами близко-близко склонилось къ моему лицу, и я услышалъ поразившій меня шопотъ: "Я Христосъ, Іуда!" Никогда и не забуду этого взгляда и этого шопота, отъ которыхъ похолодѣло все мое тѣло и помутилось сознаніе. Прежде чѣмъ я опомнился, въ мою комнату ворвались съ шумомъ какіе-то люди и бросились на невѣдомаго мнѣ человѣка. Онъ закричалъ, заговорилъ быстро: "Я Христосъ! Я воскресъ! Опять распять хотите!" и началъ выбиваться изъ ихъ мощныхъ рукъ, Но они уже успѣли овладѣть имъ. Не понимая, что дѣлается со мною, видя только, что его хотятъ взять, что съ нимъ борются, я бросился защищать его и началъ кричать: "Оставьте, оставьте его, злодѣи!" Я кого-то билъ, кому-то вцѣпился въ одежду. Но меня грубо оттолкнули, потомъ скрутили незнакомцу руки и потащили его. Не знаю, долго ли я кричалъ и молилъ этихъ людей оставить его, долго ли я лежалъ безъ памяти, но помню только, что когда я пришелъ къ утру въ сознаніе, лежа на своей койкѣ, около меня стояли двѣ женщины: едва передвигавшая ноги Домна Савишна и жена моего квартирохозяина-столяра, и послѣдняя нараспѣвъ разсказывала, вѣроятно, уже въ сотый разъ: -- И чего испужался, мать моя? Нашего столяра Савку не узналъ. Савка-то это изъ сумасшедшаго дома сбѣжалъ и прибѣгъ къ нему, а онъ и испужался. Савка былъ молодой парень-столяръ, страдавшій сперва запоемъ, потомъ переставшій вдругъ пить и впавшій въ меланхолію. Въ припадкѣ тяжелаго душевнаго недуга онъ разъ попробовалъ даже повѣситься. Его вынули изъ петли и отправили въ домъ умалишенныхъ, гдѣ его душевный недугъ обострился еще болѣе. Я съ годъ тому назадъ видѣлъ этого Савву, зналъ и о его безотчетной тоскѣ, и его попыткѣ кончить съ собой, и его пребываніи въ домѣ умалишенныхъ, гдѣ онъ называлъ себя Христомъ и откуда онъ бѣжалъ въ эту ночь и неожиданно проникъ въ мою каморку, набушевавъ предварительно и въ комнатахъ столяра-хозяина... Все это объяснилось такъ просто, такъ естественно, и всѣ смѣялись надъ происшествіемъ, надъ Саввой, вообразившимъ себя Христомъ, надъ моимъ испугомъ и попытками защитить Савку. Не смѣялся только я. Мнѣ посовѣтовали уснуть и оставили меня одного. Утомленный, обезсиленный, я заснулъ тяжелымъ сномъ, и во снѣ мнѣ снился этотъ воспаленный взглядъ и слышался этотъ зловѣщій шопотъ: "Я Христосъ, Іуда!" Я просыпался въ холодномъ поту и боязливо озирался кругомъ. Домна Савишна на другой день, черезъ силу притащившись снова ко мнѣ и увидавъ меня, всплеснула руками отъ ужаса, такъ измѣнился я въ однѣ сутки. Меня точно что-то придавило... Молодой человѣкъ замолчалъ на минуту и потомъ, глядя въ озаренную восходящимъ солнцемъ даль, въ раздумьи заговорилъ снова: -- Больше мнѣ нечего разсказывать. Въ короткихъ словахъ не перескажешь того, что дѣлается въ душѣ, а распространяться -- пожалуй, умѣнья не хватитъ все передать, все выяснить. Мысль, что я сдѣлаюсь непремѣнно негодяемъ, если останусь жить въ міру, не переставала меня преслѣдовать съ этого дня. Она и прежде проскальзывала въ моемъ мозгу, но только проскальзывала, какъ свѣтъ молніи во мракѣ ночи. Теперь она озаряла яркимъ свѣтомъ мою душу. Да, мнѣ стало вполнѣ ясно, что я не способенъ ни къ выносливости, ни къ борьбѣ, что я завистливъ и несправедливъ, что во мнѣ сидитъ что-то порочное, что-то прежде всего толкающее на преступленіе. Кругомъ меня все еще шли толки и шутки насчетъ пьянаго Савки, а я, только я понималъ, что въ лицѣ Савки Господь послалъ мнѣ предупрежденіе противъ искушеній. Когда я пришелъ послѣ праздниковъ въ гимназію, мнѣ замѣтили: -- Что это ты какъ въ воду опущенный? Такимъ я оставался почіи во все время до окончанія мною курса, до поступленія моего въ монастырь. Только вступивъ за эти стѣны, я вздохнулъ широкимъ облегчающимъ вздохомъ: я почувствовалъ, что онѣ укрывали меня отъ преступленій... -- И васъ не удержала ваша Домна Савишна?-- невольно спросилъ я. -- Она умерла,-- отвѣтилъ со вздохомъ молодой человѣкъ.-- Да если бы и не умерла, то не стала бы удерживать: я разсказалъ бы ей все, и она поняла бы меня. Вамъ, конечно, все это можетъ казаться страннымъ, а она была простымъ человѣкомъ, ей было бы легко понять все это... -- И вы не раскаиваетесь въ своемъ рѣшеніи?-- не безъ любопытства спросилъ я. -- Что вы! Что вы! Господь съ вами!-- горячо протестуя, почти испуганно воскликнулъ онъ.-- Я здѣсь новымъ человѣкомъ сталъ...... И, точно не желая говорить болѣе о себѣ, онъ указалъ внѣ на даль: -- Взгляните, взгляните, вода точно горитъ, отражая солнце. Что за чудная картина! Дѣйствительно, картина была поразительно хороша. Поднявшееся изъ-за лѣса солнце заливало теперь все своимъ яркимъ свѣтомъ, отражаясь въ водѣ. На городскомъ берегу уже сновали люди въ пестрыхъ праздничныхъ нарядахъ. Надъ домами изъ сотенъ трубъ вились бѣлые дымки, тая въ прозрачномъ воздухѣ. На паромѣ, потягиваясь и ежась, виднѣлись два лодочника, вышедшіе изъ своей будки. Въ воздухѣ слышался веселый перезвонъ колоколовъ, и сотни птицъ немолчно щебетали и пѣли, порхая съ вѣтки на вѣтку въ густыхъ деревьяхъ монастырскихъ кладбища и сада.

Иерей Максим Малюта, руководитель отдела религиозного образования и катехизации Орской епархии и благочинный Медногорского округа, рассказал корреспонденту «АиФ Оренбург» о том, почему важно не проспать Пасхальную ночь.

Вне времени

В храме, в абсолютной ночной темноте, раздаётся тихое пение священника, которое с каждым разом становиться всё громче и громче. Как будто засиявший где-то далеко огонёк приближается всё ближе и ближе, освещая своим светом всё вокруг. И вот наконец-то открываются Царские врата и священство вместе со всеми молящимися, которые несут впереди фонарь, крест, иконы, хоругвии и зажжённые свечи выходят на улицу на крестный ход вокруг храма.

Как каждый человек проходит свой жизненный путь, так и в пасхальную ночь все совершают шествие, которое завершается у закрытых дверей храма. Но Христос Воскрес, победил смерть и сокрушил врата ада. Все, кто хотел уйти из тьмы и войти в Царство света и вечной радости, вышли за Спасителем. И мы, веруя в это, с пением пасхального гимна «Христос Воскрес из мертвых…» входим в открывшиеся двери уже светлого и празднично убранного храма. Воскресший Христос встречает в свои объятия всех! Всех, кто не спит в эту ночь!

Многие могут тут возразить: «Позвольте! Причём тут сон? Причём тут ночь? Неужели милосердие и любовь Божии работают только в ночное время суток и в один определённый день?»

Пробуждение

Конечно, любовь Божья безгранична. Она не может вместиться в какие-то временные промежутки или рамки, но она действует и касается только тех, кто идёт ей на встречу, кто нуждается в ней, искренно ищет и жаждет ее. Будет ли ждать человек до утра, узнав, что в эту ночь нашёлся или воскрес тот, кого он так долго ждал, искал и любил? Скорее всего, он просто не сможет заснуть. Он не найдёт себе места и, не дождавшись рассвета, побежит встречать любимого и дорого человека. Так и христианин не может спокойно спать в пасхальную ночь. Так как воскрес и пришёл к нам тот, кто за наши грехи и злодеяния принял страшную и мучительную смерть на кресте. Он не умер из-за наших преступлений. Он воскрес и ждёт нас, сидя у открытого гроба. А мы спим!

Спим не просто конкретно в эту ночь, набираясь сил и давая отдохнуть своему телу перед новым днём. Спит наша душа. Спит наша совесть. Спит наша любовь.

Этот сон очень сладкий и приятный. В нем нет человеческих страданий, нет тех, кто не согласен с нашим мнением, а самое главное в нем нет смерти. В этом прекрасном сне мы бессмертные вечные люди, которые могут вылечиться от любой болезни, победить процесс старения с помощью косметики и пластической хирургии, и можно строить планы на будущее на сотни лет вперед. Однако процесс пробуждения неминуемо наступает. Рано или поздно, но что-то разрушает наш сладкий сон. Неизлечимая болезнь, смерть близкого любимого человека или крах былого материального благополучия мощным толчком выводят нас из сонного состояния, и мы пробуждаемся. Проснувшись, мы понимаем, что проспали. Нежась в сладких грезах, мы пропустили самую важную встречу. Встречу с Воскресшим Христом.

Эта встреча должна была изменить нас. Она должна была сделать нас не весёлыми, а счастливыми, не богатыми, а свободными, не здоровыми, а бессмертными. Ведь, засыпая, мы говорили себе: «Потом, потом, ещё время не пришло». Но мы забыли, что время не приходит. Оно только уходит. И пробудившись от длительного сна, мы с горечью это осознаём и сожалеем.

Пасхальная вера

Однако Христос всё ждет. У него нет приёмных дней, выходных или отпуска. Он готов встречать опоздавших, ведь время уходит у нас, а не у него.

Воскресение Христово - это не событие одного, пускай даже великого и радостного дня. Уникальность этого праздника в том, что он одновременно происходит в прошлом, настоящем и будущем. Христиане, празднуя Пасху, вспоминают о прошлом. О том, что произошло больше двух тысяч лет назад в Иерусалиме «при Понтийском Пилате». Однако в то же время говорят «Христос Воскрес», как будто это произошло сегодня. И это не просто иллюзия или красивый символ. Христос воскресает в человеке, разрушая в нём грех и смерть. В таком случае человек уже не празднует или отмечает Пасху. Он живёт ею. Воскресение Христово перестает быть просто красной датой календаря, а становится образом жизни и мышления. Православная вера не вера скорби и печали. Это пасхальная вера.

И эта вера не входит в рамки не только одного дня, но и одной жизни. Воскресший Христос не остался вечно жить на земле, создавая земное счастливое царство. Он «взошёл к Своему Отцу», перенеся Пасху с земли на небо, из времени в вечность. Поэтому, празднуя Воскресение Господне, христианин не только вспоминает прошлое, перенося его в свою настоящую жизнь, он радуется будущему, так как там, несмотря на его туманность, тоже Пасха. А, значит, радость и тепло, которые у него сегодня в сердце, сохранются с ним и тогда, когда это сердце перестанет стучать.

Таким образом, Воскресение Христово происходит не только в прошлом, но всегда. И сейчас - в настоящем, и в потом - в будущем.

Главное только не проспать эту удивительную встречу Бога и человека, начав её словами: «Христос Воскрес!», «Воистину воскрес!»

Более тридцати лет - с марта 1953 года почти до самой кончины в декабре 1983 года - отец еженедельно выступал на радио «Свобода». Его беседы были посвящены самому главному, центральному в христианской вере - отношениям Бога и человека, мира и Церкви, веры и культуры, свободы и ответственности.

В пасхальную ночь, когда крестный ход, обойдя церковь, останавливается у запертых дверей ее и наступает последняя минута перед взрывом пасхальной радости, мы в глубине сердца задаем себе тот же вопрос, что был в сердцах женщин, пришедших рано утром, едва возсиявшу солнцу (), ко гробу Христа. Вопрос этот: Кто отвалит нам камень от двери гроба? (). Совершится ли это чудо, станет ли еще раз ночь светлее дня, наполнит ли нас еще раз эта ничем не объяснимая, ни от чего в мiре не зависящая радость, которая всю эту ночь и еще столько дней будет звучать пасхальным приветствием: «Христос Воскресе! Воистину Воскресе!»

Минута эта всегда приходит. Двери открываются. Мы входим в залитый светом храм, мы вступаем в ликующую пасхальную заутреню, но где-то в душе вопрос остается. Что все это значит? Что значит праздновать Пасху в мiре, наполненном страданием, враждой, ненавистью, войнами? Что значит воспевать «смертию смерть поправ» и слышать, что «мертвый ни един во гробе», когда смерть все еще остается единственной земной достоверностью? Неужели Пасха, вся эта светлая ночь, все ликование - лишь минутный уход от реальности, лишь на краткое время даруемая нам возможность духовного забытья, за которым наступают те же будни, та же серая действительность, тот же счет неумолимо убегающих дней, месяцев, лет, та же гонка к смерти и небытию?

Ведь нам давно уже твердят, что религия - это выдумка, самообман, опиум, примиряющие человека с его трудной судьбой, мираж, который все время рассеивается. И не более ли достойно человека от миража этого отказаться и трезво взглянуть в лицо действительности?

Что сказать на это? Быть может, примерно следующее: «Не может все это быть просто выдумкой! Невероятно, чтобы столько веры, столько радости, столько света целых две тысячи лет было всего лишь опиумом, бегством от действительности, миражом! Может ли мираж длиться веками?»

Ответ этот, конечно, веский, но все же еще не окончательный. И надо прямо сказать, что такого окончательного и всеобъемлющего ответа, какой можно было бы напечатать в виде «научного объяснения» пасхальной веры, - такого ответа нет. Здесь каждый может сви­детельствовать только о собственном опыте, говорить только за себя. Но вот, всматриваясь в этот опыт, когда вдруг находишь в нем то, на чем зиждется все остальное, - нечто такое, что освещает все ослепительным светом, в котором, действительно, как воск от лица огня (), тают все сомнения, все вопросы.

Что же это за опыт? Я не могу его иначе описать, иначе определить, как опыт живого Христа. Не потому я верю в Христа, что мне с детских лет дано было раз в году участвовать в пасхальном торжестве, нет! Но потому и возможна Пасха, потому и наполняется светом и радостью эта единственная ночь, потому и звучит с такой победной силой это приветствие «Христос Воскресе! Воистину Воскресе!», что сама вера моя родилась и вечно рождается из опыта живого Христа. Как и когда родилась она? Не знаю, не помню. Знаю только, что всякий раз, открывая Евангелие и читая слова Христа, я мысленно, но от всего сердца, от всего существа своего повторяю то, что сказали слуги фарисеев, посланные арестовать Его и не сделавшие этого: Никогда человек не говорил так, как этот Человек ().

Итак, первое, что я знаю, - это то, что учение Христа живо и нет в мiре ничего с ним сравнимого. Но учение это о Нем, о жизни вечной, о победе над смертью, о любви, побеждающей и преодолевающей смерть. И я знаю также, что в жизни, где все кажется таким трудным, никогда не изменит, никогда не подведет одно - внутреннее убеждение, что Христос со мной. Не оставлю вас сиротами; приду к вам (), - говорит Он и приходит, и приход этот знает сердце. В молитве, - в этом трепете души, в ее несомненной радости о таинст­венном присутствии Христовом и в храме, и в моей жизни - все время растет этот опыт, это знание, эта очевидность: Христос здесь. В радости и печали, в толпе и одиночестве эта несомненность Его присутствия, эта сила Его слова, эта радость веры в Него - единственное доказательство. «Что ищете Живаго с мертвыми? Что плачете Нетленнаго во тли?» И потому все христианство есть не что иное, как все новое переживание этой веры, ее воплощение в словах, звуках, красках.

Неверующему все это может показаться и вправду миражом. Он слышит только слова, видит только «непонятные церемонии» и пытается объяснить их извне. Но для верующих они светятся изнутри - не как доказательство, но как плод их веры и ее жизни в душе, в мiре, в истории. Пасха - не воспоминание о событии далекого прошлого, а реальная встреча в счастье и радости с Тем, в Ком сердце наше узнало и всегда узнает, встретило и всегда встречает Жизнь всей жизни, Свет всякого света. Вся пасхальная ночь - это свидетельство о том, что Христос жив и пребывает с нами, что мы живы и пребываем с Ним. Вся она - призыв увидеть, пережить, принять «зарю таинственного дня», Царства любви и света. «Днесь весна благоухает и новая тварь ликует…» - поет Церковь, ликующая в вере, надежде и любви.

Христос Воскресе!

Пасха - важнейший праздник для христианской церкви, и подготовка к ней начинается за несколько недель. После окончания Великого поста все православные люди готовятся к пасхальному богослужению - масштабному церковному торжеству, которое продолжается всю ночь. О том, во сколько начинается пасхальная служба и каким образом она проходит, рассказано ниже.

Обряды, проводимые до Пасхи

Во многих церквях праздничные службы начинаются за неделю до самой Пасхи. Обычно в этот период люди очень активно посещают церковь, священнослужители все чаще появляются в праздничных одеяниях. Также существует традиция, согласно которой, за несколько дней до начала Пасхи двери церкви перестают закрывать. Даже во время причащения священников двери остаются открытыми, а каждый желающий может посетить храм в любое удобное время.

Особо праздничной становится суббота, когда заканчивается Великий пост. Именно в этот день люди начинают массово следовать в церковь для освящения праздничной еды. Служители храма окропляют куличи и яйца святой водой, произнося традиционные молитвы. В это же время можно поставить в церкви несколько свечей за упокой.

В католической церкви сохранилась традиция проведения крещения взрослых и детей на Пасху. В православной традиции обычай крещения взрослых во время празднования Пасхи также возрождается, но происходит довольно редко. Служители церкви предпочитают проводить этот обряд либо в субботу, либо днем перед началом торжественной службы.

Обычно сами представители церкви очень активно готовятся к грядущему празднику, заучивают строки из евангелие, причащаются и выбирают самые праздничные одежды. Несмотря на все изменения в жизни современных граждан, Пасха продолжает пользоваться колоссальной популярностью на территории всей России.

Время начала пасхальной службы

В 2017году Пасха выпадает на 1 мая. По традиции, которая сложилась еще несколько веков назад, пасхальная служба проводится ровно в полночь. Она начнется в ночь с 30 апреля на 1 мая.

Самая масштабная служба происходит в храме Христа Спасителя в Москве. Традиционно патриарх (сейчас - Кирилл) выходит к прихожанам в лучшем наряде, проводя всю службу от начала и до конца. Ее транслируют по многим телеканалам, так что насладиться богослужением можно, не выходя из дома.

У некоторых народов подобные богослужения происходят под утро, но практически все христианские церкви проводят столь важную и торжественную службу до наступления рассвета.




Какие этапы включает в себя пасхальная служба:

  1. Вынос плащаницы, который происходит за полчаса до полуночи.
  2. Крестный ход вокруг храма.
  3. Начало светлой утрени знаменуется использованием кадила и специального креста с трисвечником.
  4. Проведение пасхальной заутрени и вынос специально приготовленного хлеба.
  5. Завершается служба пасхальным звоном и обменом праздничными приветствиями («Христос Воскрес» - «Воистину Воскрес»).





Каждый этап процедуры очень важен и никогда не игнорируется. Дело в том, что все пения и крестные ходы имеют непосредственное отношение к истории воскрешения Христа, а сами традиции формировались веками, поэтому священнослужители чтят их с особым благоговением.

Проведение пасхальной службы проходит практически во всех православных церквях. Интересно то, что дата праздника все время определяется по лунно-солнечному календарю и выпадает на разные дни. Причем дата Пасхи у католиков и православных может отличаться. Так, в 2017году этот светлый день у нас выпал на 1 мая.

Начало пасхальной службы традиционно происходит в полночь, но приходить в церковь стоит как минимум за час. Дело в том, что праздник вызывает большой ажиотаж у верующих, и поэтому уже к 23:00 около храмов собираются очереди из желающих попасть на службу. В маленьких храмах прихожан собирается немного, а вот попасть на службу в главных святынях страны (например, в храм Спаса на крови) бывает крайне сложно. Несмотря на это, все верующие стараются вести себя спокойно, не расталкивают друг друга.

Освятить куличи, окрашенные яйца и прочую праздничную еду стоит заранее, в субботу с утра, поскольку на пасхальной службе будет слишком много людей, и такая возможность, скорее всего, не представится.

Первые этапы пасхальной службы

Церковные службы на Пасху - это очень важное мероприятие для священнослужителей, поэтому каждый батюшка в этот день облачен в торжественные одеяния. За полчаса до полуночи через царские врата в церковь вносят плащаницу, и служба считается официально открытой. Присутствующие на службе люди зажигают свечи, отчего в храме создается поистине волшебная атмосфера.

Начальные этапы церковного богослужения имеют следующие черты:

  • в течение всей службы звучит звон колоколов, возвещающих о начале праздника;
  • пение стихир происходит трижды, и с каждым разом священнослужители повышают голос на тон;
  • во время пения третьей стихиры священнослужители передвигаются от алтаря к середине храма;
  • прихожане также поют вместе со служителями церкви, после чего начинается трезвон, а люди выходят на улицу для совершения крестного хода вокруг храма.

С началом крестного хода все прихожане двигаются вокруг церкви под звонкое пение священнослужителей. Обычно церковь обходят трижды, после чего останавливаются у западных ворот, освящая их крестом. На этом этапе пение стихает, после чего священнослужитель начинает освящать кадилом прихожан и саму церковь, обозначая на западных воротах храма изображение креста.

Пасхальная заутреня

Начало пасхального богослужения больше похоже на таинство и имеет некую загадочность, в то время, как заутреня состоит из радостных песнопений и чтения канона. С началом заутрени все прихожане возвращаются в церковь, двери остаются открытыми.

  • пение канона и стихиры;
  • торжественное чтение евангелия;
  • чтение заамвонной молитвы.

Служба в пасхальную ночь чтением заамвонной молитвы не заканчивается, ведь после этого на специальный алтарь перед иконой с изображением воскресшего Христа выносится священный хлеб, который по-гречески называется артос. Готовится он по специальному рецепту и освящается служителями церкви. Артос остается на алтаре в течение нескольких дней.

Собственно, на этом Пасхальная литургия завершается, и раздается праздничный колокольный звон. Теперь верующие имеют возможность подойти к кресту, помолиться и поздравить друг друга с наступлением Пасхи.

Продолжительность торжества и правильная подготовка к нему

Сколько длится пасхальная служба, очень часто интересует людей, которые ни разу не были на этом праздничном богослужении. Стандартная продолжительность подобной службы - 5 часов.

Большая длительность обусловлена важностью праздничного мероприятия и обилием разнообразных традиций. Как уже упоминалось выше, служба начинается в 00:00, но обычно все верующие стараются прибывать в церковь к 23:00, занимая места в храме и молясь перед священным богослужением.

Порядок пасхального богослужения довольно строгий, поэтому направляясь в церковь, стоит выбирать удобную и закрытую одежду. Женщинам следует покрыть голову платком, скрыв свои волосы.

Заканчивается это праздничное мероприятие около четырех часов утра, после чего верующие могут расходиться по своим домам. В православной церкви очень важно отстоять всю службу от начала и до конца, поскольку таким образом человек подтверждает свою веру.

Интересно и то, что перед началом богослужения, каждый верующий должен правильно подготовиться к приближающемуся торжеству. Обычно такая подготовка начинается за 7 недель до праздника, ведь именно тогда берет свое начало Великий пост. В течение всего этого времени верующий ограничивает себя в употреблении яств.

В Чистый четверг (он выпадает на последнюю неделю поста) человеку необходимо провести генеральную уборку в своем доме. Заканчивается пост в субботу, непосредственно перед Пасхой. В этот день необходимо приготовить праздничные угощения, такие как куличи и яйца. Все эти яства следует сложить в корзину и отнести в церковь, дабы освятить их.

Перед входом в церковь необходимо трижды перекреститься. Начертание креста производится каждый раз при употреблении некоторых церковных фраз (например, «Во имя отца и сына, и Святого Духа»).

Еще несколько важных моментов церковного богослужения

Ход пасхальной службы знает каждый, кто бывал на ней хотя бы раз в жизни. Важно не только полностью отстоять службу, но и правильно вести себя в процессе. О каких нормах поведения в храме следует помнить:


С окончанием праздничных молитв Пасха не завершается. Перед тем как покинуть церковь, человеку необходимо перекреститься трижды в поклоне, отправляясь домой.

Традиционно на Пасху праздничный завтрак начинается рано (примерно в 5 утра), поэтому сразу ложиться спать не стоит. Верующему необходимо собрать богатый стол из праздничных угощений и позавтракать со своими родными и близкими.

Церковные традиции запомнить несложно, особенно если разобраться в них заранее, еще до начала службы. Современные пасхальные традиции соблюдаются многими верующими, а сам праздник имеет огромное значение для русской культуры. В церкви нет богатых и бедных, и посетить праздничное богослужение может абсолютно каждый человек. Обычно это торжество производит неизгладимое впечатление, оставляя свет и тепло в душе каждого прихожанина.

Самое сложное в день накануне Пасхи - сохранить душу в трепете и спокойствии. Суета на освящении куличей и крашеных яиц, уборка квартиры и приготовление праздничной трапезы. К вечеру так и тянет сесть за стол и уже отпраздновать. Поэтому, Устав предлагает провести этот день в храме и послушать чтение книги Деяния святых апостолов. В большинстве храмов действительно Деяния читают. День переходит в совсем уже поздний вечер, и верующих, собирающихся на праздничное богослужения, встречает ярко-красного цвета праздничное убранство церкви.

Пасха. Художник Ю. Кузенкова.

В полночь совершается пасхальный крестный ход. Но прежде читают канон, который уже слышали, тот самый, в народе называющийся «Волною морскою…». Затем священник (или священники и дьяконы) уходят в алтарь. Происходит некоторая радостная суета (кто на пасхальной службе не впервые, знает, она связана с тем, что народ распределяет роли на время крестного хода: кто пойдет с фонарем, кто с хоругвями. Но вот храм затихает. Из алтаря слышно пение: «Воскресение Твое Христе Спасе Ангели поют на небесех», священник и те, кто с ним появляются в белом облачении и выходят на улицу. Перед священником несут фонарь, хоругви иконы и крест из алтаря, следом идет хор, и весь молящийся народ со свечами (по традиции свечи на Пасху - красного цвета). Из храма должны выйти все и его двери затворяются. Процессия обходит храм и останавливается перед его закрытыми дверями, словно перед погребальной пещерой Христа.

И тогда происходит момент, которого ждут весь год (да и постятся, пожалуй, ради этого мгновения духовного счастья). Священник трижды поет пасхальный тропарь: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав!». Следом его же трижды поет хор, пение подхватывают все кто пришел этой ночью помолиться. Затем священник же поет стихи (первый из них начинается со слов «Да воскреснет Бог…) к которым все подпевают пасхальный тропарь. Затем трижды народ в одно дыхание отвечает на возглас священника: «Христос воскресе»! - «Воистину воскресе»! Двери растворяются, и в радостной толчее под трезвон колоколов народ заходит в храм, продолжая петь тропарь Пасхи.

Когда все уже внутри, хор поет пасхальный канон - самое радостное поэтическое произведение церковной гимнографии. Есть в нем слова о том, как царь и пророк Давид «пред сенным ковчегом скакаше играя», это о том, что он плясал перед Ковчегом Завета, предвидя наше сегодняшнее веселье. Вообще в эту ночь все богослужебные тексты поются и как-раз так - «скакаше играя».

После каждой песни канона выходит из алтаря священник, возглашает молитвенные прошения и трижды обращается к храму «Христос воскресе!» и молящиеся не устают отвечать ему «Воистину воскресе!». Есть традиция, которую соблюдают во многих храмах. После каждой песни священник надевает облачение другого цвета.
Канон закончен и пропеты стихиры Пасхи, нард христосуется, то есть все, кто находится в храме, приветствуют друг друга: «Христос Воскресе» - «Воистину Воскресе» и троекратно целуются.

В эту ночь молящегося ожидает много непривычного и радостного. Царские врата как открываются, так и остаются открытыми до следующего воскресенья. Можно увидеть все, что священник делает во время Литургии. Служба часов, обычно вполне продолжительная, заменяется пением часов пасхальных, быстрых и радостных. На Литургии можно услышать как звучит Евангелие на разных языках (положено так на этой службе, читать его на древнегреческом, латинском, церковно-славянском и вообще на всех возможных наречиях).

Пасхальная служба завершается Литургией. В конце освящается особый пасхальный хлеб - артос, кусочки которого станут раздавать в следующую за Пасхой субботу.

Служба заканчивается и народ идет по домам (бывает, что на приходах устраиваются общие трапезы) разговляться. И разговины длятся все семь дней, следующих за Пасхой…